Отправлено: 09.11.10 20:16. Заголовок: Классики о жидах

И.С. ТургеневЖИД

...Расскажите-ка вы нам что-нибудь, полковник, — сказали мы наконец Николаю Ильичу.

Полковник улыбнулся, пропустил струю табачного дыма сквозь усы, провёл рукою по седым волосам, посмотрел на нас и задумался. Мы все чрезвычайно любили и уважали Николая Ильича за его доброту, здравый смысл и снисходительность к нашей братье молодёжи. Он был высокого роста, плечист и дороден; его смуглое лицо, "одно из славных русских лиц"¹ (¹Лермонтов в "Казначечейше". — Примечание И. С. Тургенева.), прямодушный, умный взгляд, кроткая улыбка, мужественный и звучный голос — всё в нём нравилось и привлекало.

— Ну, слушайте ж, — начал он. — Дело было в тринадцатом году, под Данцигом. Я служил тогда в Е — м кирасирском полку и, помнится, только что был произведён в корнеты. Весёлое занятие — сраженья, и походы — хорошая вещь, но в осадном корпусе очень скучно было. Сидишь себе, бывало, целый божий день в каком-нибудь ложементе, под палаткой, на грязи или соломе, да играешь в карты с утра до вечера. Разве от скуки пойдёшь посмотреть, как летают бомбы или калёные ядра. Сначала французы нас тешили вылазками, да скоро притихли. Ездить на фуражировку тоже надоело; словом, тоска напала на нас такая, что хоть вой. Мне всего тогда пошёл девятнадцатый год; малый был я здоровый, кровь с молоком, думал потешиться и насчёт француза и насчёт того... ну, понимаете... а вышло-то вот что. От нечего делать пустился я играть. Как-то раз, после страшного проигрыша, мне повезло, и к утру (мы играли ночью) я был в сильном выигрыше. Измученный, сонный, вышел я на свежий воздух и присёл на гласис. Утро было прекрасное, тихое; длинные линии наших укреплений терялись в тумане; я загляделся, а потом и задремал сидя. Осторожный кашель разбудил меня: я открыл глаза и увидел перед собою жида лет сорока, в долгополом сером кафтане, башмаках и чёрной ермолке. Этот жид, по прозвищу Гиршель, то и дело таскался в наш лагерь, напрашивался в факторы, доставал нам вина, съестных припасов и прочих безделок; росту был он небольшого, худенький, рябой, рыжий, — беспрестанно моргал крошечными, тоже рыжими глазками, нос имел кривой и длинный и всё покашливал.

Он начал вертеться передо мной и униженно кланяться.

— Ну, что тебе надобно? — спросил я его, наконец.

— А так-с, пришёл узнать-с, что не могу ли их благородию чем-нибудь-с...

— Не нужен ты мне; ступай.

— Как прикажете-с, как угодно-с... Я думал, что, может быть-с, чем-нибудь-с...

— Ты мне надоел; ступай, говорят тебе.

— Извольте, извольте-с. А позвольте их благородие поздравить с выигрышем...

— А ты почему знаешь?

— Уж как мне не знать-с... Большой выигрыш... большой... У! какой большой...

Гиршель растопырил пальцы и покачал головой.

— Да что толку, — сказал я с досадой, — на какой дьявол здесь и деньги?

— О! не говорите, ваше благородие; ай, ай, не говорите такое. Деньги — хорошая вещь; всегда нужны, всё можно за деньги достать, ваше благородие, всё! всё! Прикажите только фактору, он вам всё достанет, ваше благородие, всё! всё!

— Полно врать, жид.

— Ай! ай! — повторил Гиршель, встряхивая пейсиками. — Их благородие мне не верит... ай... ай... ай... — Жид закрыл глаза и медленно покачал головою направо и налево... — А я знаю, что господину офицеру угодно... знаю... уж я знаю!

Жид принял весьма плутовской вид...

— В самом деле?

Жид взглянул боязливо, потом нагнулся ко мне.

— Такая красавица, ваше благородие, такая!... — Гиршель опять закрыл глаза и вытянул губы. — Ваше благородие, прикажите... увидите сами... что теперь я буду говорить, вы будете слушать... вы не будете верить... а лучше прикажите показать.... вот как, вот что!

Я молчал и глядел на жида.

— Ну, так хорошо; ну, вот хорошо; ну, вот я вам покажу... — Тут Гиршель засмеялся и слегка потрепал меня по плечу, но тотчас же отскочил, как обожжённый.

— А что ж, ваше благородие, задаточек?

— Да ты обманешь меня или покажешь мне какое-нибудь чучело.

— Ай, вай, что вы такое говорите? — проговорил жид с необыкновенным жаром и размахивая руками. — Как можно? Да вы... ваше благородие, прикажите тогда дать мне пятьсот... четыреста пятьдесят палок, — прибавил он поспешно... Да вы прикажите...

В это время один из моих товарищей приподнял край палатки и назвал меня по имени. Я поспешно встал и бросил жиду червонец.

— Вецером, вецером, — пробормотал он мне вслед.

Признаюсь вам, господа, я дожидался вечера с некоторым нетерпением. В этот самый день французы сделали вылазку; наш полк ходил в атаку. Наступил вечер; мы все уселись вокруг огней... солдаты заварили кашу. Пошли толки. Я лежал на бурке, пил чай и слушал рассказы товарищей. Мне предложили играть в карты, — я отказался. Я был в волнении. Понемногу офицеры разошлись по палаткам; огни стали гаснуть; солдаты также разбрелись или заснули тут же; всё затихло. Я не вставал. Денщик мой сидел на корточках перед огнём и, как говорится, "удил рыбу". Я прогнал его. Скоро весь лагерь утих. Прошла рунда. Сменили часовых. Я всё лежал и ждал чего-то. Звёзды выступили. Настала ночь. Долго глядел я на замиравшее пламя... последний огонёк потух наконец. "Обманул меня проклятый жид", — подумал я с досадой и хотел было приподняться...

— Ваше благородие... — пролепетал над самым моим ухом трепетный голос.

Я оглянулся: Гиршель. Он был очень бледен, заикался и пришепётывал.

— Пожалуйте-с в вашу палатку-с.

Я встал и пошёл за ним. Жид весь съёжился и осторожно выступал по короткой сырой траве. Я заметил в стороне неподвижную, закутанную фигуру. Жид махнул ей рукой — она подошла к нему. Он с ней пошептался, обратился ко мне, несколько раз кивнул головой, и мы все трое вошли в палатку. Смешно сказать: я задыхался.

— Вот, ваше благородие, — прошептал с усилием жид, — вот. Она немножко боится теперь, она боится; но я ей сказал, что господин офицер хороший человек, прекрасный... А ты не бойся, не бойся, — продолжал он, — не бойся...

Закутанная фигура не шевелилась. Я сам был в страшном смущении и не знал, что сказать. Гиршель тоже семенил на месте, как-то странно разводил руками...

— Однако, - сказал я ему, — выдь-ка ты вон...

Гиршель как будто нехотя повиновался.

Я подошёл к закутанной фигуре и тихо снял с её головы тёмный капюшон. В Данциге горело: при красноватом, порывистом и слабом отблеске далёкого пожара увидел я бледное лицо молодой жидовки. Её красота меня поразила. Я стоял перед ней и смотрел на неё молча. Она не поднимала глаз. Лёгкий шорох заставил меня оглянуться. Гиршель осторожно высовывал голову из-под края палатки. Я с досадой махнул ему рукой... он скрылся.

— Как тебя зовут? — промолвил я наконец.

— Сара, — отвечала она, и в одно мгновенье сверкнули во мраке белки её больших и длинных глаз и маленькие, ровные, блестящие зубки.

Я схватил две кожаные подушки, бросил их на землю и попросил её сесть. Она скинула свой плащ и села. На ней был короткий, спереди раскрытый казакин с серебряными круглыми резными пуговицами и широкими рукавами. Густая чёрная коса два раза обвивала её небольшую головку; я сел подле нее и взял её смуглую, тонкую руку. Она немного противилась, но как будто боялась глядеть на меня и неровно дышала. Я любовался её восточным профилем - и робко пожимал её дрожащие, холодные пальцы.

— Ты умеешь по-русски?

— Умею... немного.

— И любишь русских?

— Да, люблю.

— Стало быть, ты меня тоже любишь?

— И вас люблю.

Я хотел было обнять её, но она проворно отодвинулась.

— Нет, нет, пожалуйста, господин, пожалуйста.

— Ну, так посмотри на меня по крайней мере.

Она остановила на мне свои чёрные, пронзительные глаза и тотчас же с улыбкой отвернулась и покраснела.

Я с жаром поцеловал её руку. Она посмотрела на меня исподлобья и тихонько засмеялась.

— Чему ты?

Она закрыла лицо рукавом и засмеялась пуще прежнего.

Гиршель появился у входа палатки и погрозил ей. Она замолчала.

— Пошёл вон! — прошептал я ему сквозь зубы. — Ты мне надоел.

Гиршель не выходил.

Я достал из чемодана горсть червонцев, сунул их ему в руку и вытолкал его вон.

— Господин, дай и мне... — проговорила она.

Я ей кинул несколько червонцев на колени; она подхватила их проворно, как кошка.

— Ну, теперь я тебя поцелую.

— Нет, пожалуйста, пожалуйста, - пролепетала она испуганным и умоляющим голосом.

— Чего ж ты боишься?

— Боюсь.

— Да полно...

— Нет, пожалуйста.

Она робко посмотрела на меня, нагнула голову немножко набок и сложила руки. Я оставил её в покое.

— Если хочешь...вот, — сказала она после некоторого молчания и поднесла свою руку к моим губам.

Я не совсем охотно поцеловал её. Сара опять рассмеялась.

Кровь меня душила. Я досадовал на себя и не знал, что делать. Однако, подумал я наконец, что я за дурак?

Я опять оборотился к ней.

— Сара, послушай, я влюблён в тебя.

— Я знаю.

— Знаешь? И не сердишься? И сама меня любишь?

Сара покачала головой.

— Нет, отвечай мне как следует.

А покажите-ка себя, - сказала она.

Я нагнулся к ней. Сара положила руки ко мне на плечи, начала разглядывать моё лицо, хмурилась, улыбалась... Я не выдержал и проворно поцеловал её в щёку. Она вскочила и в один прыжок очутилась у входа палатки.

— Ну, какая же ты дикарка!

Она молчала и не трогалась с места.

— Подойди же ко мне...

— Нет, господин, прощайте. До другого раза.

Гиршель опять выставил свою курчавую головку, сказал ей два слова; она нагнулась и ускользнула , как змея.

Я выбежал из палатки вслед за нею, но не увидел ни её, ни Гиршеля.

Целую ночь я не мог заснуть.

На другое утро мы сидели в палатке нашего ротмистра; я играл, но без охоты. Вошёл мой денщик.

— Спрашивают вас, ваше благородие.

— Кто меня спрашивает?

— Жид спрашивает.

"Неужели Гиршель!" — подумал я. Я дождался конца талии, встал и вышел. Действительно, я увидел Гиршеля.

— Что, — спросил он меня с приятной улыбкой, — ваше благородие, довольны вы?

— Ах ты!... (Тут полковник оглянулся.) Кажется, нет дам... впрочем, всё равно. Ах ты, мой любезный, — отвечал я ему, — да ты смеёшься надо мной, что ли?

— А что-с?

— Как что-с? Ещё ты спрашиваешь?

— Ай, ай, господин офицер, какой же вы, — проговорил Гиршель с укоризной, но не переставая улыбаться. — Девица молодая, скромная... Вы её испугали, право испугали.

— Хороша скромность! а деньги-то она зачем взяла?

— А как же-с? Деньги дают-с, так как же не брать-с?

— Послушай, Гиршель, пусть она придёт опять, я тебя не обижу... Только ты, пожалуйста, своей глупой рожи не показывай у меня в палатке и оставь нас в покое; слышишь?

У Гиршеля засверкали глазки.

— А что? нравится вам?

— Ну, да.

— Красавица! такой нет красавицы нигде. А денег мне теперь пожалуете?

— Возьми, только слушай: уговор лучше денег. Приведи её да убирайся к чёрту. Я её сам провожу домой.

— А нельзя, нельзя, никак нельзя-с, — торопливо возразил жид. — Ай, ай, никак нельзя-с. Я, пожалуй, буду ходить около палатки, ваше благородие; я, я, ваше благородие, отойду, пожалуй, немножко... я, ваше благородие, готов вам служить, я, пожалуй, отойду... что ж? я отойду.

— Ну, смотри же... Да приведи её, слышишь?

— А ведь красавица? господин офицер, а? ваше благородие? красавица? а?

Гиршель нагибался и заглядывал мне в глаза.

— Хороша.

— Ну, так дайте же мне ещё червончик...

Я бросил ему червонец; мы разошлись.

День минул наконец. Настала ночь. Я долго сидел один в своей палатке. На дворе было неясно. В городе пробило два часа. Я начинал уже ругать жида... Вдруг вошла Сара, одна. Я вскочил, обнял её... прикоснулся губами до её лица... Оно было холодно как лёд. Я едва мог различить её черты... Я усадил её, стал перед ней на колени, брал её руки, касался её стана... Она молчала, не шевелилась и вдруг громко, судорожно зарыдала. Я напрасно старался успокоить, уговорить её... Она плакала навзрыд... Я ласкал её, утирал её слёзы; она по-прежнему не противилась, не отвечала на мои расспросы и плакала, — плакала в три ручья. Сердце во мне перевернулось; я встал и вышел из палатки.

Гиршель точно из под земли передо мною вынырнул.

— Гиршель, — сказал я ему, — вот тебе обещанные деньги. Уведи Сару.

Жид тотчас бросился к ней. Она перестала плакать и ухватилась за него.

— Прощай Сара, — сказал я ей. — Бог с тобой, прощай. Когда-нибудь увидимся в другое время.

Гиршель молчал и кланялся. Сара нагнулась, взяла мою руку, прижала её к губам; я отвернулся...

Дней пять или шесть, господа, я всё думал о моей жидовке. Гиршель не являлся, и никто не видел его в лагере. По ночам спал я довольно плохо: мне всё мерещились чёрные влажные глаза, длинные ресницы; мои губы не могли забыть прикосновенья щеки, гладкой и свежей, как кожица сливы. Послали меня со взводом на фуражировку в отдалённую деревеньку. Пока мои солдаты шарили по домам, я остался на улице и не слезал с коня. Вдруг кто-то схватил меня за ногу...

— Боже мой, Сара!

Она была бледна и взволнована.

— Господин офицер, господин... помогите, спасите: солдаты нас обижают... Господин офицер...

Она узнала меня и вспыхнула.

— А разве ты здесь живёшь?

— Здесь.

— Где?

Сара указала мне на маленький, старенький домик. Я дал лошади шпоры и поскакал. На дворе домика безобразная, растрёпанная жидовка старалась вырвать из рук моего длинного вахмистра Силявки три курицы и утку. Он поднимал свою добычу выше головы и смеялся; курицы кудахтали, утка крякала... Другие два кирасира вьючили лошадей своих сеном, соломой, мучными кулями. В самом доме слышались малороссийские восклицания и ругательства... Я крикнул на своих и приказал им оставить жидов в покое, ничего не брать у них. Солдаты повиновались; вахмистр сел на свою гнедую кобылу Прозерпину, или, как он называл её, "Прожерпылу", и выехал за мной на улицу.

— Ну что, — сказал я Саре, — довольна ты мной?

Она с улыбкой посмотрела на меня.

— Где ты пропадала всё это время?

Она опустила глаза.

— Я к вам завтра приду.

— Вечером?

— Нет, господин, утром.

— Смотри же, не обмани меня.

— Нет... нет, не обману.

Я жадно глядел на неё. Днём она показалась мне ещё прекраснее. Я помню, меня в особенности поразили янтарный, матовый цвет её лица и синеватый отлив её чёрных волос... Я нагнулся с лошади и крепко стиснул её маленькую руку.

— Прощай, Сара... смотри, приходи же.

— Приду.

Она пошла домой; я приказал вахмистру догнать меня с командой — и поскакал.

На другой день я встал очень рано, оделся и вышел из палатки. Утро было чудесное; солнце только что подымалось, и на каждой былинке сверкал влажный багрянец. Я взошёл на высокий бруствер и сел на краю амбразуры. Подо мной толстая чугунная пушка выставила в поле свое чёрное жерло. Я рассеянно смотрел во все стороны... и вдруг увидел шагах во ста скорченную фигуру в сером кафтане. Я узнал Гиршеля. Он долго стоял неподвижно на одном месте, потом вдруг отбежал немного в сторону, торопливо и боязливо оглянулся... крикнул, присел, осторожно вытянул шею и опять начал оглядываться и прислушиваться. Я очень ясно видел все его движенья. Он запустил руку за пазуху, достал клочок бумажки, карандаш и начал писать или чертить что-то. Гиршель беспрестанно останавливался, вздрагивал, как заяц, внимательно рассматривал окрестность и как будто срисовывал наш лагерь. Он не раз прятал свою бумажку, щурил глаза, нюхал воздух и снова принимался за работу. Наконец, жид присел на траву, снял башмак, запихал туда бумажку; но не успел он ещё выпрямиться, как вдруг, шагах в десяти от него, из-за ската гласиса показалась усатая голова вахмистра Силявки и понемногу приподнялось от земли всё длинное и неуклюжее его тело. Жид стоял к нему спиной. Силявка проворно подошёл к нему и положил ему на плечо свою тяжёлую лапу. Гиршеля скорчило. Он затрясся, как лист, и испустил болезненный, заячий крик. Силявка грозно заговорил с ним и схватил его за ворот. Я не мог слышать их разговора, но, по отчаянным телодвижениям жида, по его умоляющему виду начал догадываться, в чём дело. Жид раза два бросался к ногам вахмистра, запустил руку в карман, вытащил разорванный клетчатый платок, развязал узел, достал червонец... Силявка с важностью принял подарок, но не переставал тащить жида за ворот. Гиршель рванулся и бросился в сторону; вахмистр пустился за ним в погоню. Жид бежал чрезвычайно проворно; его ноги, обутые в синие чулки, мелькали действительно весьма быстро; но Силявка после двух или трёх "угонок" поймал присевшего жида, поднял и понёс его на руках — прямо в лагерь. Я встал и пошёл к нему навстречу.

— А! ваше благородие! — закричал Силявка, — лазутчика несу вам, лазутчика!... — Пот градом катился с дюжего малоросса. — Да перестань же вертеться, чёртов жид! да ну же... экой ты! Не то придавлю, смотри!

Несчастный Гиршель слабо упирался локтями в грудь Силявки, слабо болтал ногами... Глаза его судорожно закатывались...

— Что такое? — спросил я Силявку.

— А вот что, ваше благородие: извольте-ка снять с его правой ноги башмак, — мне неловко. — Он всё ещё держал жида на руках.

Я снял башмак, достал тщательно сложенную бумажку, развернул её и увидел подробный рисунок нашего лагеря. На полях стояло множество заметок, писанных мелким почерком на жидовском языке.

Между тем Силявка поставил Гиршеля на ноги. Жид раскрыл глаза, увидел меня и бросился передо мной на колени.

Я молча показал ему бумажку.

— Это что?

— Это — так, господин офицер. Это я так. Так... — Голос его перервался.

— Ты лазутчик?

Он не понимал меня, бормотал несвязные слова, трепетно прикасался моих колен...

— Ты шпион?

— Ай! — крикнул он слабо и потряс головой. — Как можно? Я никогда; я совсем нет. Не можно; не есть возможно. Я готов. Я — сейчас. Я дам денег... я заплачу, — прошептал он и закрыл глаза.

Ермолка сдвинулась у него на затылке; рыжие, мокрые от холодного поту волосы повисли клочьями, губы посинели и судорожно кривились, брови болезненно сжались, щёки валились...

Солдаты нас обступили. Я сперва хотел было пугнуть порядком Гиршеля да приказать Силявке молчать, но теперь дело стало гласно и не могло миновать "сведения начальства".

— Веди его к генералу, — сказал я вахмистру.

— Господин офицер, ваше благородие! — закричал отчаянным голосом жид, — я не виноват; не виноват... Прикажите выпустить меня, прикажите...

— А вот его превосходительство разберёт, — проговорил Силявка. — Пойдём.

— Ваше благородие! — закричал мне жид вслед, — прикажите! помилуйте!

Крик его терзал меня. Я удвоил шаги.

Генерал наш был человек немецкого происхождения, честный и добрый, но строгий исполнитель правил службы. Я вошёл в небольшой, наскоро выстроенный его домик и в немногих словах объяснил ему причину моего посещения. Я знал всю строгость военных постановлений и потому не произнёс даже слова "лазутчик", а постарался представить всё дело ничтожным и не стоящим внимания. Но, к несчастию Гиршеля, генерал исполнение долга ставил выше сострадания.

— Вы, молодой человек, — сказал он мне, — суть неопытный. Вы в воинском деле ёще неопытны суть. Дело, о котором (генерал весьма любил слово: который) вы мне рапортовали, есть важное, весьма важное... А где же этот человек, который взят был? тот еврей? где же тот?

Я вышел из палатки и приказал ввести жида.

Ввели жида. Несчастный едва стоял на ногах.

— Да, — промолвил генерал, обратясь ко мне, — а где же план, который найден на сем человеке?

Я вручил ему бумажку. Генерал развернул её, отодвинулся назад, прищурил глаза, нахмурил брови.

— Это уд-див-вит-тельно... — проговорил он с расстановкой. — Кто его арестовал?

— Я, ваше превосходительство! — резко брякнул Силявка.

— А! хорошо! хорошо!... Ну, любезный мой, что ты скажешь в своём оправданье?

— Ва... ва... ваше превосходительство, — пролепетал Гиршель, — я... помилуйте... ваше превосходительство... не виноват... Спросите, ваше превосходительство, господина офицера... Я фактор, ваше превосходительство, честный фактор.

— Его следует допросить, — проговорил генерал впол-голоса, важно качнув головой. — Ну, как же ты это, братец?

— Не виноват, ваше превосходительство, не виноват.

— Однако же это есть невероятно. Ты, как по-русски говорится, поделом взят, то есть на самих делах!

— Позвольте сказать, ваше превосходительство: я не виноват.

— Ты рисовал план? ты есть шпион неприятельский?

— Не я! — крикнул внезапно Гиршель, — не я, ваше превосходительство!

— Генерал посмотрел на Силявку.

— Да врёт же он, ваше превосходительство. Господин офицер сам из его башмака грамоту достал.

Генерал посмотрел на меня. Я принужден был кивнуть головой.

— Ты, любезный мой, есть неприятельский лазутчик... любезный мой...

— Не я... не я... - шептал растерявшийся жид.

— Ты уже доставлял сему подобные сведения и прежде неприятелю? Признавайся...

— Как можно!

— Ты, любезный мой, меня не будешь обманывать. Ты лазутчик?

Жид закрыл глаза, тряхнул головой и поднял полы своего кафтана.

— Повесить его, — проговорил выразительно генерал после некоторого молчания, — сообразно законов. Где господин Феодор Шликельман?

Побежали за Шликельманом, генеральским адъютантом. Гиршель позеленел, раскрыл рот, выпучил глаза. Явился адъютант. Генерал отдал ему надлежащие приказания. Писарь показал на миг своё тощее, рябое лицо. Два-три офицера с любопытством заглянули в комнату.

— Сжальтесь, ваше превосходительство, — сказал я генералу по-немецки, как умел, — отпустите его...

— Вы, молодой человек, — отвечал он мне по-русски, — я вам сказывал, неопытны, и посему прошу вас молчать и меня более не утруждать.

Гиршель с криком повалился в ноги генералу.

— Ваше превосходительство, помилуйте, не буду вперёд, не буду, ваше превосходительство, жена у меня есть... ваше превосходительство, дочь есть... помилуйте...

— Что сделать!

— Виноват, ваше превосходительство, точно естем виноват... в первый раз, ваше превосходительство, в первый раз, поверьте!

— Других бумаг не доставлял?

— В первый раз, ваше превосходительство... Жена... дети... помилуйте...

— Но ты есть шпион.

— Жена... ваше превосходительство... дети...

Генерала покоробило, но делать было нечего.

— Сообразно законов повесить еврея, - проговорил он протяжно и с видом человека, принуждённого скрепя сердце принести свои лучшие чувства в жертву неумолимому долгу, — повесить! Феодор Карлыч, прошу вас о сем происшествии написать рапорт, который...

В Гиршеле вдруг произошла страшная перемена. Вместо обыкновенного, жидовской натуре свойственного, тревожного испуга на лице его изобразилась страшная, предсмертная тоска. Он заметался, как пойманный зверок, разинул рот, глухо захрипел, даже запрыгал на месте, судорожно размахивая локтями. Он был в одном башмаке, другой позабыли надеть ему на ногу... кафтан его распахнулся... ермолка свалилась.

Все мы вздрогнули; генерал замолчал.

— Ваше превосходительство, — начал я опять, — простите этого несчастного.

— Нельзя. Закон повелевает, — возразил генерал отрывисто и не без волнения, — другим в пример.

— Ради бога...

— Господин корнет, извольте отправиться на свой пост, — сказал генерал и повелительно указал мне рукою на дверь.

Я поклонился и вышел. Но так как у меня собственно поста не было нигде, то я и остановился в недалёком расстоянии от генеральского домика.

Минуты через две явился Гиршель в сопровождении Силявки и трёх солдат. Бедный жид был в оцепенении и едва переступал ногами. Силявка прошёл мимо меня в лагерь и скоро вернулся с верёвкой в руках. На грубом, но не злом его лице изображалось странное, ожесточённое сострадание. При виде верёвки жид замахал руками, присел и зарыдал. Солдаты молча стояли около него и угрюмо смотрели в землю. Я приблизился к Гиршелю, заговорил с ним; он рыдал, как ребёнок, и даже не посмотрел на меня. Я махнул рукой, ушёл к себе, бросился на ковёр — и закрыл глаза...

Вдруг кто-то торопливо и шумно вбежал в мою палатку. Я поднял голову — и увидел Сару; на ней лица не было. Она бросилась ко мне и схватила меня за руки.

— Пойдём, пойдём, пойдём, — твердила она задыхающимся голосом.

— Куда? зачем? останемся здесь.

— К отцу, к отцу, скорее... спаси его... спаси!

— К какому отцу?...

— К моему отцу; его хотят вешать...

— Как! разве Гиршель...

— Мой отец... Я тебе всё растолкую потом, — прибавила она, отчаянно ломая руки, — только пойдём... пойдём...

Мы выбежали вон из палатки. В поле, на дороге к одинокой берёзе, виднелась группа солдат... Сара молча указала на неё пальцем...

— Стой, — сказал я вдруг, — куда же мы бежим? Солдаты меня не послушаются.

Сара продолжала тащить меня за собой... Признаюсь, у меня голова закружилась.

— Да послушай, Сара, — сказал я ей, — что толку туда бежать? Лучше я пойду опять к генералу; пойдём вместе; авось, мы упросим его.

Сара вдруг остановилась и как безумная посмотрела на меня.

— Пойми меня, Сара, ради бога. Я твоего отца помиловать не могу, а генерал может. Пойдём к нему.

— Да его пока повесят, — простонала она...

Я оглянулся. Писарь стоял невдалеке.

— Иванов, — крикнул я ему, — сбегай, пожалуйста, туда к ним: прикажи им подождать, скажи, что я пошёл просить генерала.

— Слушаю-с...

Иванов побежал.

Нас к генералу не пустили. Напрасно я просил, убеждал, наконец даже бранился... напрасно бедная Сара рвала волосы и бросалась на часовых: нас не пустили.

Сара дико посмотрела кругом, схватила обеими руками себя за голову и побежала стремглав в поле, к отцу. Я за ней. На нас глядели с недоумением...

Мы подбежали к солдатам. Они стали в кружок и, представьте, господа! смеялись, смеялись над бедным Гиршелем! Я вспыхнул и крикнул на них. Жид увидел нас и кинулся на шею дочери. Сара судорожно схватилась за него.

Бедняк вообразил, что его простили... Он начинал уже благодарить меня... Я отвернулся.

— Ваше благородие, — закричал он и стиснул руки. — Я не прощён?

Я молчал.

— Нет?

— Нет.

— Ваше благородие, — забормотал он, — посмотрите, ваше благородие, посмотрите... ведь вот она, эта девица — знаете, она дочь моя.

— Знаю, — отвечал я и опять отвернулся.

— Ваше благородие, — закричал он, — я не отходил от палатки! Я ни за что... — Он остановился и закрыл на мгновенье глаза... — Я хотел ваших денежек, ваше благородие, нужно сознаться, денежек... но я ни за что...

Я молчал. Гиршель был мне гадок, да и она, его сообщница...

— Но теперь, если вы меня спасёте, — проговорил жид шёпотом, — я прикажу — я... понимаете?... всё... я уж на всё пойду...

Он дрожал, как лист, и торопливо оглядывался. Сара молча и страстно обнимала его.

К нам подошёл адъютант.

— Господин корнет, — сказал он мне, — его превосходительство приказал арестовать вас. А вы... — Он молча указал солдатам на жида... — сейчас его...

Силявка подошёл к жиду.

— Фёдор Карлыч, - сказал я адъютанту (с ним пришло человек пять солдат), - прикажите по крайней мере унести эту бедную девушку...

— Разумеется. Согласен-с.

Несчастная едва дышала. Гиршель бормотал ей на ухо по- жидовски...

Солдаты с трудом высвободили Сару из отцовских объятий и бережно отнесли её шагов на двадцать. Но вдруг она вырвалась у них из рук и бросилась к Гиршелю... Силявка остановил её. Сара оттолкнула его, лицо её покрылось лёгкой краской, глаза засверкали, она протянула руки.

— Так будьте же вы прокляты, — закричала она по-немецки, — прокляты, трижды прокляты, вы и весь ненавистный род ваш, проклятием Дафана и Авирона, проклятием бедности, бесплодия и насильственной, позорной смерти! Пускай же земля раскроется под вашими ногами, безбожники, бесжалостные, кровожадные псы...

Голова её закинулась назад... она упала на землю... Её подняли и унесли.

Солдаты взяли Гиршеля под руки. Я тогда понял, почему смеялись они над жидом, когда я с Сарой прибежал из лагеря. Он был действительно смешон, несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью. дочерью, семейством выражалась у несчастного жида такими странными, уродливыми телодвижениями, криками, прыжками, что мы все улыбались невольно, хотя и жутко, страшно жутко было нам. Бедняк замирал от страху...

— Ой, ой, ой! — кричал он, — ой... стойте! я расскажу, много расскажу. Господин унтер-вахмистр, вы меня знаете. Я фактор, честный фактор. Не хватайте меня; постойте ещё минутку, минуточку, маленькую минуточку постойте! Пустите меня: я бедный еврей. Сара... где Сара? О, я знаю! она у господина квартир-поручика (бог знает, почему он меня пожаловал в такой небывалый чин). Господин квартир-поручик! Я не отхожу от палатки. (Солдаты взялись было за Гиршеля... он оглушительно взвизгнул и выскользнул у них из рук.) Ваше превосходительство, помилуйте несчастного отца семейства! Я дам десять червонцев, пятнадцать дам, ваше превосходительство!... (Его потащили к берёзе.) Пощадите! змилуйтесь! господин квартир-поручик! сиятельство ваше! господин обер-генерал и главный шеф!

На жида надели петлю... Я закрыл глаза и бросился бежать.

Я просидел две недели под арестом. Мне говорили, что вдова несчастного Гиршеля приходила за платьем покойного. Генерал велел ей выдать сто рублей. Сару я более не видал. Я был ранен; меня отправили в госпиталь, и когда я выздоровел, Данциг уже сдался, — и я догнал свой полк на берегах Рейна.

---

Тургенев, которого нет в школьных учебниках.И никогда не было... ЖЫДЫ-с не пущают...
http://antisemitism.livejournal.com/

 Отправлено: 10.11.10 10:25. Заголовок: Уильям Шекспир

 Отправлено: 30.01.11 17:24. Заголовок: АНТИСИОНИСТКИЙ СПРАВ..

АНТИСИОНИСТКИЙ СПРАВОЧНИК

Авторами этого СПРАВОЧНИКА являются известные и великие люди многих народов и разных эпох. Приводим цитаты 38 авторов, которые были напечатаны в одном журнале в США в 1961 года и ДОПОЛНЕНИЕ (+12 авторов)

МНЕНИЯ О ЕВРЕЯХ ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ —

1. Жорж Вашингтон (1-й президент США. Род 22 февр. 1732 г., ум. 14 дек. 1799 г.). В его книге "Максимы Вашингтона" о евреях написано:
"Весьма прискорбно, что ни одно государство, более старое чем это, не смирило их, как чуму общества и величайших врагов его, присутствием которых осчастливлена Америка".

2. Марк Цицерон (Римский оратор. Родился в 106, умер в 43-м году до Р. X.).
"Евреи принадлежат к темной и отталкивающей силе. Кто знает, как многочисленна эта клика, как они держатся вместе и какую мощь они могут проявлять благодаря своей спаянности".

3. Сикул Диодор (Греческий историк. Род. в 30 г. до Р. X. Умер в 20 г. по Р.X.).
"Друзья короля Антиоха Сирийского (которой правил с 223 до 187 года до Р.X.) посоветовали ему изгнать евреев, которые не пожелают смешиваться с другими и считать таковых своими врагами".

4. Люций Сенека (Римский философ. Род. в 4 г. до Р. X., умер в 65 г. после Р. X.).
"Этот народ — чума (евреи) сумел приобрести такое влияние, что нам — победителям диктует свои законы".

5. Тацит (Римский историк. Род. в 55 г. после Р. X., умер в 122 г. после Р. X.).
"Евреи считают осквернительным все то, что является святым для нас".(Взято из М. Кармоли — "Биография евреев во Франции", стр. 2).

6. Марий Юстиниан (Св. Юстиниан. Римский философ. 100-165 г. после Р.X.).
"Евреи всегда были за спиной христианских преследований. Они путешествовали по стране, всюду ненавидя и подкапывая устои христианской веры".

7. Гунтрам (Король франков., родился в 525 г., а умер в 593 году после Р. X.).
"Да будет проклят этот дьявольский и вероломный еврейский народ, который живет только обманами. Сегодня они прославляют меня только для того, чтобы отстроить их синагогу, которая была разрушена христианами. Этого, разумеется я не буду делать, ибо Господь запрещает мне".

8. Магомет (Основатель магометанства. 570-632 г. после Р. X.)
"Это непостижимо мне, что до сих пор никто не изгнал этих скотов, дыхание которых подобно смерти. Не уничтожит ли каждый диких зверей, пожирающих людей, даже если они сами имеют человеческий облик? Являются ли евреи кем-либо другим, кроме пожирателей людей?" (Взято из Корана)

9. Св. Фома Аквинский (философ, род. в 1225 г., умер в 1274 году).
"Евреям не должно быть дозволено иметь то, что они приобрели путем ростовщичества от других. Было бы лучше,если бы они работали, дабы честно зарабатывать на жизнь, ибо от ничего не делания они становятся более корыстолюбивы".

10. Аббат Тритгайм Вюрцбургский (1462-1616 г.).
"Ясно, что отталкивание от еврейского ростовщичества развивается сверху и снизу. Я одобряю законные методы ограждения людей от эксплуатации еврейского ростовщичества и обмана. Возможно ли, чтобы иностранные пришельцы правили нами не благодаря своей силе мужества или возвышенным добродетелям, но только посредством своих жалких денег? Смеет ли этот народ безнаказанно жиреть за счет пота крестьян и мастеровых?"

11. Эразм Роттердамский (Дезидериус Эразмус, голландский ученый, 1468-1536 г.).
"Что за грабеж и угнетение, творимые евреями, над бедными, которые дальше не могут этого переносить... Помилуй их Боже! Еврейские ростовщики быстро пускают корни даже в маленьких деревнях, и, если они одалживают пять флоринов, то требуют залог в шесть раз больше. С процентов они взимают проценты и со всего этого еще раз проценты, так что бедный теряет все, что он имел".

12. Мартин Лютер (Церковный реформатор. 1483-1546 г.).
"Страстные желания кричащих сердец евреев уповают на тот день, когда они смогут обращаться с нами, как они действовали во времена Эсфири в Персии. И как евреям близка книга Эсфирь, которая оправдывает их кровожадность, мстительность и аппетиты разбойничьих надежд! Никогда солнце не светило народу, более кровожадному и мстительному, который лелеет идею уничтожения и удушения иноверцев".
"Никто из других людей под солнцем не является таким жадным, как они, которые есть и будут жадными, на что указывает их проклятое Богом ростовщичество. Они утешают себя тем, что, когда придет Мессия, то он соберет и разделит золото и серебро всего мира между ними".
"Должны быть уничтожены их молитвенники и книги Талмуда, которые учат их безбожию, лжи, кощунству. Молодым евреям и еврейкам следует дать мотыги, секиры, лопаты, прялки, веретена, чтобы они зарабатывали свой хлеб в поте лица".
"Князья и законодатели сидят и похрапывают своими открытыми ртами и дают возможность евреям брать, красть, грабить, что им угодно из их открытых кошельков и сундуков. Да, это так! Они позволяют еврейскому ростовщичеству все у них высасывать и снимать с себя шкуру. Они превращают себя в попрошаек за свои же собственные деньги. Евреи забирают наши деньги и имущество, делаются хозяевами нашей собственной страны". (Взято из "Произведений Лютера", изд. Эрланген. Том 32).

13. Джордано Бруно Итальянский ученый и философ. 1548-1600 гг.).
"Евреи являются зачумленной, прокаженной и опасной расой, которая заслуживает искоренения со дня ее зарождения". (Взято из произведений Спаццио. 1888 г. том 2, стр. 500).

14. Папа Климент 8-ой (Глава Кат. Церкви с 1592-1605 г.)
"Весь мир страдает от ростовщичества евреев, их монополии и надувательств. Они кинули много несчастных людей в состояние нищеты, особенно крестьян рабочих и бедняков".
"Теперь, как и раньше, евреям надо напомнить, что они пользуются правами хозяев в любой стране".
"Избранным народом нации являются настоящие жители данной страны и члены другой, иммигрирующей, расы или нации в такой стране должны быть рассматриваемы, как и пользоваться только правами гостей. Правовые и законодательные установления учреждаются гражданами данной страны, но не кучкой иностранцев, которые оказались оснащенными чудовищными дозами лени и бедным словарем, движимые сильными страстями и парой жадных глаз".

15. Петр Великий (Русский император. 1672-1725 г.).
"Я предпочитаю видеть в моей стране магометан и язычников, нежели евреев. Последние являются обманщиками и мошенниками. Они не получат разрешения поселяться и устраивать свои дела. Несмотря на мои распоряжения, они стараются осуществить это подкупом моих чиновников с целью стать равноправными".

16. Жан Франсуа Вольтер (Французский писатель. 1694-1778 г.).
"Евреи являются ничем иным, как презираемым и варварским народом, который на протяжения длительного времени сочетал отвратительное корыстолюбие с ужасным предрассудком и неугасаемой ненавистью к народам, которые их терпят и на которых они обогащаются".
"Маленькая еврейская нация смеет показывать непримиримую ненависть к собственности других народов; они пресмыкаются, когда их постигает неудача и высокомерничают при процветании дел".

17. Бенджамин Франклин (Амер. ученый и государственный деятель. 1706-1790 г.).
"Где бы ни было, в стране, где поселяются евреи, независимо от их количества, они понижают ее мораль, коммерческую честность, изолируют себя и не поддаются ассимиляции. Они высмеивают христианскую религию, стараясь ее подорвать, строят государства в государстве и в случае оппозиции к ним, стремятся смертельно задушить страну в финансовом отношении".
"Если мы, путем Конституции, не исключим их из Соединенных Штатов, то менее чем через двести лет они ринутся в большом количестве, возьмут верх, проглотят страну и изменят форму нашего правления. Если вы не исключите их, то менее чем через двести лет наши потомки будут работать на полях, содержа их, в то время, как они будут потирать руки в своих конторах. Я предупреждаю вас, джентльмены, если вы не исключите евреев навсегда, то ваши дети будут проклинать вас в ваших могилах. Евреи, джентльмены, являются азиатами, они не могут быть никогда другими".

18. Фридрих Великий (Король Пруссии. 1712-1786 г.)
"Правители не должны выпускать из поля зрения евреев, предотвращать их проникновение в оптовую торговлю, следить за ростом их населения и лишать их возможности где бы то ни было замышлять нечестивые деяния. Ничто так не ущемляет торговцев, как та недозволенная прибыль, которую делают евреи".

19. Мария-Терезия (Австрийская императрица. 1717-1780).
"Впредь ни один еврей, независимо от того, кто он такой, не будет оставаться здесь без моего письменного разрешения. Я не знаю никакой другой злополучной чумы внутри страны, как эта раса, которая разоряет народ хитростью, ростовщичеством, одалживанием денег и занимается делами, отталкивающими честных людей. Следовательно, по возможности, они будутт перемещены и изгнаны отсюда.

20. Елизавета Петровна (Русская императрица. 1709-1761 гг.).
"Евреи существуют в различных частях России. От этих ненавистников Христа мы не можем ожидать ничего хорошего. В связи с этим обстоятельством, я издаю следующий приказ: все евреи, мужчины и женщины, независимо от их положения и богатства, со всем их имуществом должны немедленно убраться за пределы границы. От этих врагов Христа я не хочу иметь никакой прибыли".

21. Эдуард Гиббон (Английский историк. 1737-1794 г.).
"Евреи показали животную ненависть против Римской Империи, которую они разрушали постоянно неистовыми убийствами и мятежами. Человечество содрогается при пересказывании этих отвратительных варварств".

22. Наполеон Бонопарт (Император Франции. 1769-1821 г.).
"Евреев нужно рассматривать, как нацию, но не как религиозную группу. Они являются нацией в средине нация. Я бы хотел на определенное время лишить их права выдавать займы под заклад, потому, что слишком унизительно для французского народа быть обязанным этой низкой нации. Собственность целых деревень грабится евреями, они восстановили крепостничество; они являются настоящими стаями воронов. Нищета, вызываемая евреями не исходит от одного индивидуального еврея, но является сущностью всего этого народа. Они, как гусеницы или саранча, которые поедают Францию".
"Я решил исправить евреев, но я не хочу их иметь больше чем их есть в моем государстве. Я делаю все, чтобы доказать мое презрение к этой подлейшей нации мира".
"Евреи являются нацией способной к самым ужасным преступлениям. Я хотел сделать из них нацию граждан, но они негодны ни к чему кроме торговли подержанным добром. Я был вынужден провозгласить закон против них за их ростовщичество и крестьяне Эльзаса передали мне свои благодарности". (Из апрельской сессии Сената. 1806 года).

23. Николай 1. (Русский Император. 1796-1855 г.).
"Главной причиной разорения крестьян являются евреи, которые по значимости являются вторыми после землевладельцев; своим уменьем они эксплуатируют несчастное население. Они являются здесь всем: торговцами, подрядчиками, содержателями кабаков, мельниками, поставщиками, ремесленниками и т. д. Они настолько хитры в обманывании людей, что предоставляют деньги наперед за непосеянные хлеба и удешевляют цены на урожай перед тем, как поля еще не убраны. Они обыкновенные пьявки, которые высасывают все и полностью истощают области".

24. Фридрих Геббель (Немецкий поэт. 1831-1863 г. ).
"Эмансипация евреев на условиях, которые они сами предлагают, в ходе истории приведет к кризису, когда христианам нужно будет эмансипироваться".

25. Крюгер (Президент Трансвааля. 1825-1904 г. ).
"Если бы можно было сбросить с шеи нации еврейских монополистов, не вызвав войну с Великобританией, — проблема мира в южной Африке была бы решена".

26. Гельмут фон Мольтке (Немецкий генерал и стратег. 1800-1891 г.).
"Евреи образуют свое общество и, подчиняясь собственным законам, умеют обходить законы страны, их приютившей".
"При расследовании краж, редко еврей не бывает замешан или как сообщник, или как укрыватель краденого".
"Для накопления богатства для них все средства хороши. В войне 1812 года евреи были шпионами у обеих сторон, предавая при этом каждую из них".

27. Франц Лист (Венгерский композитор. 1811-1886 г.).
"В час опасности для страны, еврей, открывая или закрывая свою мошну, способен или ее поддержать или содействовать ее поражению."
"Настанет момент, когда все христианские нации, среди которых живут евреи, поставят вопрос, терпеть ли их дальше или депортировать. И этот вопрос по своему значению так же важен, как вопрос о том, хотим ли мы жизнь или смерть, здоровье или болезнь, социальный покой или постоянное волнение".

28. Кн. Мобучум Окума (японский ученый. Род. 1871 г.).
"Евреи во всем мире разрушают патриотизм и здоровые основы государства".

29. Эрнст Ренан (французский ориенталист и историк. 1823-1892 г.).
"В восточной Европе еврей подобен раку, медленно въедающемуся в самое тело другой нации. Эксплуатация других людей — это его цель. Эгоизм и отсутствие личного мужества — его главная характеристика; самопожертвование и патриотизм, вместе взятые, совершенно чужды ему".

30. Джан Ф. Хайлан (Бывший мэр г. Нью Йорка. Род. в 1868 г.). В своей речи 26 марта 1922 года он сказал:
"Настоящая угроза нашему государству в невидимом правительстве, которое, подобно гигантскому спруту, простирает свои щупальца над нашим городом, штатом и нацией. Во главе этого спрута стоит маленькая группа банкирских домов, которая обычно называется как "интернациональные банкиры". Эта небольшая артерия могущественных интернациональных банкиров на самом деле управляет нашим правительством в своих эгоистических целях".

31. Ньюдигейт (Член английской Палаты Представителей). Из речи 22 марта 1858 г.
"Я не верю, что еврей может быть хорошим членом Палаты Представителей, ибо он прямой последователь Талмуда, тенденции которого аморальны, антисоциальны и антинациональны".
"Евреи прямо и косвенно вызывают агитации, и революции. Они способствовали разорению и нищете подобных им творений безнравственными и лукавыми уловками. Причина ненависти к ним лежит в характере иудаизма, который объединяет своих приверженцев на аморальных основах".

32. Лорд Харрингтон (Член английской Палаты Лордов). Из речи 12 июля 1858 г.
"Я возражаю против допущения евреев, ибо они великие денежные заимодавцы во всем мире. Им безразлично, поддерживают ли они плохие или хорошие дела. Вследствие этого нации мира стонут от непосильно тяжелой системы налогов и национальных долгов. Они являются всегда величайшими врагами свободы".

33. Генри Форд (Американский автопромышленник и писатель. 1863-1947 г.). В "Нью Йорк Таймс" 8 марта 1925 г. писал следующее:
"Подвергните контролю 50 более богатых еврейских финансистов, которые творят войну для собственных прибылей, — и войны будут упразднены".

34. Вильгельм II (Император Германии.).
"Сионисты не являются прямой угрозой Турции, но евреи — это повсеместная чума, от которой мы хотели бы освободиться".(Источник — "Дневник". Т. Герцль.).

35. Чарльз И. Хьюз (Государств. Секретарь США). 19 июня 1922 г. сказал:
"Народ не может выносить мудрое суждение без надлежащей информации. И проблема в том, как его осведомлять. Соприкасаясь с проблемой развития здорового общественного мнения, главное понимание всегда должно быть в том, что дезинформация является врагом общества, злейшим, нежели все конспирации, которых обычно боятся".

36. Джэкоб Коннер (Бывший консул США в Петербурге).
"Предоставьте иудаизму взять верх, неисчислимую власть, финансовую выгоду -- и перед вами предстанет разоблаченный убийца, деспот, Шейлок, неумолимый и беспощадный, как смерть сама по себе". (Из его книги "Христос не был евреем". Нью Йорк. 1936).

37. Винстон Черчиль (Английский государств, деятель). В Палате Представителей 5 ноября 1919 г. сказал следующее:
"Нет надобности преувеличивать роль, сыгранную в создании большевизма и подлинного участия в русской революции, интернациональных евреев-атеистов. Более того, главное вдохновение и движущая сила исходит от еврейских вождей. В советских учреждениях преобладание евреев более чем удивительно. И главная часть в проведении системы террора учрежденного Чрезвычайной Комиссией по борьбе с контрреволюцией, была осуществлена евреями и, в некоторых случаях, еврейками. Такая же дьявольская известность была достигнута евреями в период террора, когда Венгрией правил Бэла Кун".

38. Джемс Джерард (Бывший посол США в Германии).
"Как друг еврейской расы, я хочу констатировать, что, если американским народом овладеет убеждение, что еврейская раса и коммунизм тождественны, то возможен погром в США, по сравнению с которым царские погромы будут выглядеть маленьким парадом". ("Нью Йорк Тайме". 8 октября 1938 года).

Примечание. Все вышеизложенное переведено из № 29 газеты "Тандерболт". Май 1961 года.
(Газета издается в г. Бирмингем, шт. Алабама.) "The Thunderbolt" P. O. Box 783
Birmingham, Alabama. Editor: Dr. Edward R. Fields

---

Дополнение - МНЕНИЯ О ЕВРЕЯХ ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ.

1. Фёдор Михайлович Достоевский (великий писатель-пророк 1821-1881. Европейский философ Ф. Ницще считал его первым мировым писателем, а француза Стендаля вторым после Достоевского) глубоко предвидел опасность еврейства для России :
"...Жид и его кагал — это всё равно, что заговор против русских! ...И понятно: жиду весь выигрыш от всякого радикального потрясения и переворота в государстве, потому что сам-то он статус ин стату, (латин.— государство в государстве), составляет свою общину, которая никогда не потрясётся, а лишь выиграет от всякого ослабления всего того, что не жиды." (Полн. собр. соч., том 30, книга 1, стр 8, 43)
Кроме отдельных высказываний о роли евреев в России, Достоевский в своём "Дневнике Писателя" за март 1877 года посвятил этому вопросу целую главу (глава вторая), озаглавивши ее "Еврейский Вопрос".

2. М.Е. Салтыков-Щедрин (великий русский писатель 1826-1889)
"...а еврейцы — субъекты досужие и ко вреду способные.
Собрал начальник еврейцев и говорит им:
— Сказывайте. мерзавцы, в чём по вашему мнению, настоящий вред состоит?
И ответили ему еврейцы единогласно:
— Дотоле, по нашему мнению, н а с т о я щ е г о вреда не получится, доколи наша программа ВСЯ, во всех частях выполнена не будет. А программа наша вот какова. Чтоб мы, еврейцы, говорили, а прочие чтобы молчали. Чтобы наши, еврейцев, затеи и предложения принимались немедленно, а прочих желания, чтобы оставались без рассмотрения. Чтобы нас, мерзацев, содержали в холе и неженьи, а прочих всех — в кандалах. Чтобы нами, еврейцами, СДЕЛАННЫЙ ВРЕД ЗА ПОЛЬЗУ СЧИТАЛСЯ, а прочими всеми, если бы и польза была принесена, то таковая за вред бы считалась. Чтобы об нас, об мерзавцах, НИКТО СЛОВА СКАЗАТЬ НЕ СМЕЛ, а мы, еврейцы, о ком задумаем, что хотим то и лаем! Вот коли ВСЁ это неукоснительно выполняется, тогда и вред настоящий получится.
— Ладно, — говорит начальник,— принимаю вашу программу, господа мерзавцы."
(Полн. собр. соч.,книга 1, стр 292-296, Москва, 1973 год)

3. Иоганн В. Гёте (великий немецкий писатель 1749-1832)
"Они имеют веру благославляющую их на обкрадывание чужаков"

4. Эмиль Золя (великий французский писатель 1840-1902) в 1896 году писал:
"Эта проклятая раса, не имеющая более своей родины, своего правителя, живущая паразитом среди наций, притворяющаяся, что признаёт их законы, но послушная в действительности лишь своёму богу Грабежа, Крови и Ненависти, выполняющая повсюду хищную миссию завоевания, которую возложил на неё этот бог, устраивающаяся в каждом народе, как паук посредине своих сетей, чтобы подстерегать свои жертвы, высасывать кровь из всех, жиреть за счёт других жизней!...".

5. Артур Шопенгауэр (Великий германский философ 1786-1861)
"Есть только один международ — жиды.
Родина жидов — остальные жиды. Поэтому каждый жид защищает всё еврейство...
...никакая другая община в мире не имеет той сплочённости, которую мы видим у жидов. Из этого ясно, насколько бессмысленно предоставлять евреям какое либо право участия в делах управления государством.
...я не вижу своего призвания в том, чтобы под фирмой философии обучать ЖИДОВСКОЙ МИФОЛОГИИ".

6. Французский учёный и политик Дрюмон писал:
"Пока люди, занимающиеся социальными науками, не станут изучать еврейства, до тех пор они не сварят ничего, кроме кошачьей похлёбки"

7. Эрнест Ренан ( французский философ и историк 1823-1892) писал:
"Антисемитизм всегда был отличительным признаком просвещённых умов"

8. Евгений Дюринг (великий немецкий философ 1833-1921) писал:
"В России больше всего проживает евреев, сионисты планируют создать еврейское государство именно в России".
"Враждебность, питаемая жидами с незапамятных времен ко всем остальным народам, носит интернациональный характер, а потому и решение жидовского вопроса лежит на обязанности всех государств. Жиды угрожают не тому или иному народу в отдельности, а всему человечеству!"

9. Русский исследователь еврейского вопроса Алексей Шмаков в начале 20 века говорил, что евреям нужно заиметь отечество, а для этого его надо отнять у других.

10. Адольф Гитлер (национал-социалист, фюрер и канцлер Германии) в 1924 году писал:
"В экономическом отношении евреи вредят государству до тех пор, пока государственные предприятия становятся нерентабельными, денационализируются и переходят под еврейский финансовый контроль.
В политическом отношении еврей бьет целые государства тем, что лишает их нужных средств, разрушает все основы национальной зашиты, уничтожает веру в государственное руководство, начинает позорить всю предыдущую историю данного государства и забрасывает грязью все великое и значительное.
В культурном отношении евреи ведут борьбу против государства тем, что вносят разложение в сферу искусства, литературы, театра, извращают здоровые вкусы, разрушают все правильные понятия о красивом, возвышенном, благородном и хорошем, внушают людям свои собственные низменные идеалы.
Евреи насмехаются над религией. Евреи подтачивают всякую нравственность и мораль, объявляя все это отжившим. Так продолжается до тех пор пока удается подточить последние основы существования данного государства и данной народности.
м) Тогда евреи считают, что наступила пора сделать последнюю великую революцию. Захватив политическую власть, евреи считают, что теперь можно уже окончательно сбросить маску. Из "народного еврея" вылупляется кровавый еврей - еврей, ставший тираном народов. В течение короткого времени старается он совершенно искоренить интеллигенцию, носительницу национальной идеи. Лишив народ идейных руководителей, он хочет окончательно превратить его в рабов и закрепостить навеки.
Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фанатической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув бесчеловечным мукам голода других, - и все это только для того, чтобы обеспечить диктатуру над великим народом за небольшой кучкой еврейских литераторов и биржевых бандитов. Однако конец свободе порабощенных евреями народов становится вместе с тем концом и для самих этих паразитов.
После смерти жертвы раньше или позже издыхает и сам вампир."

11. Иоганн Г. Фихте (великий немецкий философ 1762-1814)
"Для того, чтобы дать евреям гражданские права, я не вижу иного способа, как отрезать им в одну ночь головы и поставить на их место новые, в которых не было бы ни одной еврейской мысли".

12. Рихард Вагнер (1813-1883). Гениальный немецкий композитор, признанный всем здоровым человечеством, запрещённый в Израиле.
"ДЛЯ ЕВРЕЯ СДЕЛАТЬСЯ ВМЕСТЕ С НАМИ ЧЕЛОВЕКОМ — ЗНАЧИТ, ПРЕЖДЕ ВСЕГО, ПЕРЕСТАТЬ БЫТЬ ЕВРЕЕМ." (Из его книги "Еврейство в музыке". СПБ 1908г., М 2000г.)

Цитаты великих людей о евреях можно продолжать бесконечно...
Остановимся на Вагнере...